История становления блэкгардом, ...

[Sairilias]

автор: Maxemius
--------------------------------------------------------------------------------

Это сообщение отредактировал Сайрус - Oct 28 2004, 09:18 AM

[Sairilias]

Знакомьтесь, дамы и господа. Мое имя - Суимескам Ретлек. Я счастливейший человек во всем Фаеруне. Не верите? Ну что же. Отвечу, почему. Единственный во всем Фаеруне я нашел смысл жизни. Смысл жизни – это смерть. Я знаю это точно. Я испытал ее. И лучшая смерть не от старости или от болезни, а от разъяренной толпы, от костра или от пыточной камеры. Только так можно оценить все любезно данное нам нашей хозяйкой, только в этом случае можно достойно уйти из этой жизни, испытав все прелести никчемного плотского тела. Но расскажу по порядку, как я нашел смысл пустого человечьего существования.

Раннее детство я помню плохо. Родители мои погибли у меня на глазах. Рос я у одного толстого надменного барона, который любезно отдавал часть недоеденного за общим столом собакам, прислуге и мне.

Мои родители и служили у него. Отец был садовником. Со злости от того, что я вырвал его цветы, как сорняки, барон хотел убить меня. Но отец подставил себя, и толстенный болт вошел ему в сердце почти на фут. Я лежал придавленный его телом, чувствуя тепло и запах свежей крови на себе, и ждал расправы. Барон проявил снисходительность и лишь избил меня. Ему было жаль и цветы и садовника. Проливать еще крови ему уже не хотелось.

Мать была горничной, но периодически отказывалась исполнять какие-то указания барона. Он избивал ее у меня на глазах. Затем отвешивал мне пару тумаков и говорил, что это за ее строптивость. Говорил, что все, особенно женщины, должны подчиняться сильнейшему. Я усвоил это. Я тоже захотел быть сильным, но до этого еще было далеко.

Однажды мать опять воспротивилась его приказам, и барон не вытерпел, связал меня и ее. Затем, сделал с ней нечто, смысл чего я не понимал тогда. Но она сумела немного высвободиться и впилась ногтями в лицо барону. Весь в крови, пытаясь ладонями зажать раны, он схватил железный прут, и долго поднимал и опускал его со всей силы на корчащееся и кричащее тело, бывшее мне самым дорогим человеком, я не мог ничего сделать с этим, я был тогда мал, слаб, связан и боялся. Страх переполнял меня настолько, что казалось, разорвет легкие и горло. Я пытался выпустить его наружу – пытался орать, но не смог. Ком страха застрял, как кость. Я только все сильнее и сильнее давился ей.

Барон резко отвернулся от еще дергавшегося тела и глянул на меня, занося прут уже надо мной. Его глаза были наполнены странным огнем, который пугал еще больше, но и притягивал некоей жуткой красотой. Страх вдруг неожиданно начал проходить. Я уставился в глаза барону и не мог отвести взгляда. Смотрел и смотрел. Барон резко остановил движение железа, и, казалось, пристально наблюдал за мной, не отводя глаз.
- Что же, ты храбрый мальчик. Не чета родителям, - вдруг произнес он. – Пожалуй, я пощажу тебя на этот раз. Будешь развлекать моих детей, - пнув тяжелым сапогом под челюсть, чем вышиб из меня магический огонь своего взгляда, он быстро вышел из каморки.

И вот я стал игрушкой для его детей. У барона было два сына. Несколько постарше меня, крепкие и сильные, они овладевали воинским искусством, учились технике боя с различным оружием, верховой езде и тактике. Я играл то роль врага, то роль оруженосца. Мне выдавали деревянное оружие, с помощью которого я должен был защищать себя от железного оружия детей барона. Весь покрытый неглубокими порезами и царапинами к концу тренировок я уходил в свою каморку. По прошествии нескольких месяцев занятий я уже научился полностью избегать серьезных ранений и мог с легкостью отбиваться от двоих сразу.

Да, я научился защищать себя, но это дорого мне стоило. Выходя вначале на поле, и, неловко держа в руке деревянную палку, я думал лишь о том, как уйти сегодня отсюда живым или умереть безболезненно и быстро. Со свистом, рассекая воздух, стремительно приближалась сталь. Этот звук стоял у меня в ушах все время. Вначале я лишь инстинктивно пригибал голову к земле, закрывал глаза и выставлял деревяшку. Стальное лезвие ударялось в дерево, соскальзывало вниз и ударяло по кисти, разрубая пальцы. Тут же подбегал сын барона и валил меня с ног ударом кулака в лицо.
– Ты опять не отбил мой выпад, мерзкое животное. Когда же ты хоть немного научишься отражать удары? Вставай и сопротивляйся! Быстро! - не говоря ни слова и глотая в душе слезы, я резко соскакивал с земли, и снова выставлял деревянную палку в защиту.

Шли годы. Я крепчал душой и телом, и уже совершенно не боялся тренировок детей барона. Я испытывал к ним и ненависть и привязанность одновременно. Иногда мечтал о том, как окровавленными грудами они оба свалятся у моих ног, и уже мое оружие будет жалить их. А иногда хотел вместе с ними пуститься в странствия, на поиски. На поиски себя и цели.

Да. С раннего детства я не понимал цели нашего существования. Зачем мы здесь? Даже такой сильный и могущественный человек как барон? Его дни проходят однообразно и уныло. Часто за элем, иногда на охоте, редко за чтением. Он говорит, что быть сильным – это цель любой человеческой жизни. Но зачем? Нужно применение для силы. Направленная в себя она ничего не дает. Барон был силен и духом и телом. Но применение своим способностям он нашел лишь в убийстве моих родителей и в побоях прислуги. Неужели ради этого стоило посвящать долгие годы своей жизни тренировкам и учению? Любая сила требует применения. И чем ее больше, тем сложнее должна быть задача. Применяясь - она преумножается, без применения же – рассеивается. Так барон уже порядком заплыл жиром, и вместе с пристрастием к элю его силы приуменьшались с каждым днем.

Но, похоже, дети барона не собирались никуда уезжать из поместья. Редкие поездки в город или к соседям на несколько дней – вот и все их развлечения и путешествия. Меня же привлекало неизведанное. Перед смертью мать научила читать меня. И в подвале я нашел несколько старых истрепанных книг. Их содержание я разбирал с огромным трудом, многие слова мне были не понятны, многие буквы стерты. Но из них я узнал, что мир очень велик. Что кроме людей в нем живут различные причудливые создания. Что люди и эти создания любят вести войны друг с другом и между собой. Так же я узнал, что в очень многих людях горит тяга к странствиям, что страсть к неизведанному – это сущность человека. И однажды понял, что дорога ждет и манит меня, своим неизведанным, что мне интересно увидеть и причудливых созданий и поучаствовать в войнах с ними.

План бегства созрел сам собой. Иногда барон охотился в своих угодьях. Я сопровождал его. Моя задача была – приносить подстреленную из лука дичь и высматривать новую. В то время мои ноги были очень быстры, а взгляд очень зорок. И во время выслеживания дичи я, бывало, подолгу оставался один на один с лесом. Незаметно ускользнуть в сторону от пути барона, казалось, парой пустяков. У него были в помощниках пара псов, но они не были на меня натасканы и не стали бы преследовать. Все казалось проще простого. Но судьба распорядилась иначе.

И вот, однажды, барон собрался на охоту. Его сыновья как раз были в отъезде, что было мне на руку. Ранним утром, спрятав под лохмотья кухонный нож и самые ценные страницы книг, я окинул взглядом свою каморку в последний раз и быстро вышел на улицу. Барон был в дурном расположении духа, видно накануне эль попался не слишком хороший, либо его было слишком много. Это тоже благоприятствовало моему замыслу, настроение поднялось, и я резво последовал вслед за скакуном барона.

Сразу же на опушке леса псы взяли след кабана. Я спешился и начал углубляться в лес вслед за ними. Ветер дул в сторону кабана, и он мог раньше времени учуять собак. Мне нужно было вовремя отозвать их, чтобы зайти сбоку. Но я собирался уйти в сторону один. Пусть псы следуют за кабаном. Он их учует, начнется погоня, а я спокойно скроюсь. Взволнованный предчувствием свободы, я помчался следом за псами. Но, пробежав несколько десятков футов, зацепился ногой за корень и растянулся на земле.

- Подойди ко мне! - раздался окрик барона. Стараясь успокоить волнение, я медленно подошел к нему. – Что сегодня случилось с тобой? Отчего ты так неловок? - я молчал, лишь стук сердца становился все более сильным, да дыхание сбивалось с ритма. – Я чувствую в тебе волнение. Откуда оно в тебе? Подними рубашку! Так, так! Что это у нас здесь? - не в силах сопротивляться приказу, да и душой желая раскрыть правду, я приподнял лохмотья, под которыми виднелись свернутые желтые страницы книг. – Ага! Мальчику надоела жизнь раба! Что же, я освобожу тебя от нее! Что за?..

Буря чувств накрыла меня. Волнения и страха уже почти не было. Лук барона начал медленно подниматься, чтобы метким выстрелом освободить меня от жизни. Я вспомнил смерть отца, как его тяжелое, потное тело навалилось на меня, заливая липкой кровью и удушая своей тяжестью. Вспомнил смерть матери - насколько беспомощной оказались ее попытки сопротивления, вспомнил, как меня спасло тогда лишь чудо. Вспомнил и отсутствующий взгляд барона, когда он вечером сидел и молча смотрел в одну точку, бесцельно убивая дни своей жизни.
- "Никто не достоин решать за меня мою судьбу! Барон не может распоряжаться моей жизнью! Я найду сам свою судьбу!" - пронеслись штормовой волной мысли. Кровь резкими толчками отдавала в висках. Не помня себя, я оказался подле скакуна барона.

Кухонный нож выпорхнул из-под складок тряпья и по рукоять погрузился в бедро моего бывшего хозяина. Из горла барона вырвался звук, напомнивший рык смертельно раненого медведя. Пальцы от неожиданности отпустили тетиву, и стрела вошла в землю за моей спиной. Но ни ожирение, ни выпитый за многие годы эль не смогли лишить его умения боя. Одна рука барона мгновенно сомкнулась на моем горле, другая же потянулась за коротким мечом. Задыхаясь, в порыве отчаяния, я изо всех сил дернул нож из бедра и полоснул по пальцам, сжимающим мое горло. Раз, другой, третий, хватка ослабла, и я резко дернулся в сторону. Лезвие короткого меча пронеслось в дюйме от моего уха. Роль куклы для битья не прошла для меня даром. Выпрямившись, я вставил нож в бок барона, тут же выпустил рукоять и отпрыгнул назад. Короткий меч остановился, не окончив удара, лезвие опустилось вниз, и меч выпал из руки.

Рана не была смертельной, но причиняла сильную боль.
- Гадёныш! Я вырастил тебя! Ты питался моей пищей! Твоя смерть будет ужасной! Ты станешь пищей для моих псов, - начал кричать барон, медленно доставая нож из раны. Меня захватило и опьянило новое чувство. Слова бывшего хозяина теперь имели малую власть надо мной. В несколько мгновений я понял, что могу противостоять силе. Силе доселе считавшейся недосягаемой и непобедимой. Чувство боя, чувство победы над хозяином захватило мое естество, и требовало продолжения. Оно хотело еще крови. Резко подавшись вперед и наклонившись, я подобрал меч барона, и в порыве новых ощущений нанес режущий удар опять по ноге своего хозяина и врага. Уже равного врага. Лезвие оставило глубокий разрез, барон покачнулся, и, не удержав равновесия, выпал из седла.

Через несколько мгновений, я оказался подле лежащего на спине тела, занося меч для смертельного удара. Но меч завис в воздухе, мой взгляд остановился на глазах барона. В них горело знакомое очаровывающее пламя, но его сила затухала. "Освободи же меня. Я погибаю здесь. Мне плохо в этом разжиревшем теле" - казалось, говорило оно. Ни секунды более не задумываясь, меч продолжил свой смертельный путь и опустился на шею барона. Удар, второй, третий. Слуга и меч пели погребальную песнь бывшему хозяину. Казалось, что металл не может насытить свою жажду крови. Руки поднимались и опускались помимо моей воли.
- "Вот что значит бой. Вот почему люди бросают свои дома в его поисках. Вот почему они отдают свои жизни ради него", - пронеслось в моей голове. И руки неожиданно остановились. Меч насытился, выпив жизненную силу досуха.

Обтерев немного кровь с себя и оружия, и вытащив из карманов барона некоторые вещи, я вскочил на его скакуна и, более не задерживаясь ни минуты, поскакал на закат.

...Долго ли длились мои скитания, сейчас и не упомнить. Заносила меня дорога и в деревни и в города. Но нигде не могло найти сердце покоя. Душа искала битв, неведомых созданий, жаждала горячки боя. Приходилось мне сражаться и за свой кошелек, и за свою жизнь, и за кусок хлеба, благо дороги были неспокойны, да и кушать хотелось. Но не было жажды звона клинков, не было пульсирующего стука крови в висках, не было чувства единения с оружием! Все схватки протекали однообразно, как будто охота на зверя – один человек нападал на другого из засады, а там уже - чей кинжал ловчее. Не этого ждала душа, хотелось равной схватки, человека против человека, или человека против диковинного создания. Хотелось почувствовать освобождение души от тела – момент освобождения пустой оболочки от божественной субстанции.

Приходилось мне встречаться и сражаться и с древними расами, такими как эльфы. Но не чувствовалось в них божественной искры первенцев, не было в них ничего, отличающих их от людей. Немощные телом, боящиеся смерти они внушили мне лишь отвращение и презрение. Да и разговоры у них были странны и непонятны людям, лишь пустая любовь к своей слабой оболочке сквозила в них.

Да. Много времени я отдал и оседлой жизни, пытаясь и в ней найти себя. Проведя всю жизнь прислугой у барона, я многое умел делать, и пытался прокормить себя этим. Но неприятности преследовали меня и здесь – то ссора с наемщиком, то драка с другими работниками. Их устремления казались мне мелкими и жалкими. Как можно из-за разбитой глиняной чашки так изматывать свою душу? Я не понимал этого. Душа ведь одна, а чашек искусный мастер вылепляет по много дюжин за день. И после очередных колебаний, я неизменно подавался в дорогу. Много лиг уже истоптали мои сапоги, но число неизведанных лишь увеличивалось.

И вот, в один проклятый день я прибился к банде ловцов фортуны. Они поджидали уже несколько дней богатый торговый караван, который обычно следовал по тракту без сильной охраны. Его хозяин был скуп, и считал, что его самого, сына, да нескольких вооруженных слуг, будет достаточно для устрашения любых авантюристов.

Наш отряд был хитрее. Разведчик доложил о приближении каравана задолго до его прибытия. Авантюристы вытащили на дорогу несколько телег, навалили в них немного разбитой утвари. Два бандита легли на землю подле телег, обмазавшись красной жидкостью и притворившись умирающими. Я и еще один, изображали суету и попытки помощи раненым. Остальные же скрылись в окружающих тракт зарослях

...Караван приближался. Уже слышался топот копыт и скрип телег. Я повернулся в его сторону. Хотя облако дорожной пыли и скрывало караван от глаз, но кое-что уже можно было разобрать. В глаза сразу бросился прекрасный белоснежный конь, скачущий впереди каравана.

Всадник, точнее всадница, совсем не была похожа на охранника торговца. Длинные светлые волосы развевались на ветру, удерживаемые позолоченным обручем, прекрасно сочетавшимся с грациозной посадкой головы и величественной осанкой всадницы. И что удивительно, всадница была в полном боевом облачении, как будто ожидала нападения в любую секунду. Было видно, что посеребренная кольчуга выкована лучшими мастерами Фаеруна и ладно сидела на фигурке девушки. Длинный меч висел не в седельной сумке, а крепился за ее спиной, чтобы до него можно было дотянуться одним движением. И к локтю крепился маленький щит, позволяющий отбить стрелу, летящую в лицо, либо отвести удар короткого меча.

Не доезжая половины сотни футов, девушка спешилась, взмахом руки остановила приближение торгового каравана и медленно начала приближаться к нам.

- Что случилось с вами, добрые путники? Я вижу раненых в вашем отряде. Но мой Бог предупредил меня о возможном нападении сегодня. Поэтому я проявляю осторожность. – Она остановилась. Мой повидавший виды взгляд заметил некоторое напряжение в ее стойке. Рука в любой миг была готова сорваться и выхватить меч. Но я не подал вида, показывая лишь озабоченность ранеными.

- Прекрасная леди, мы простые ремесленники. Пытались отвезти сделанную нами утварь в город для продажи. Но бандиты напали на нас. Они забрали, все что можно. Это – я указал рукой на "раненых" - Алино и Шанг. Они братья. У Алино скоро должен был родиться сын. И он пытался возразить бандитам. И пал от удара кинжала. Шанг пытался прикрыть брата, но меч бандита достал и его. Их жизни можно спасти. Но для этого нам нужны врачевательные мази.

- Что-то заставляет сомневаться меня в твоих речах, юноша. Не слишком ты похож на ремесленника. Но я поверю тебе. Я – Люсиния, паладин. У меня есть дар врачевания ран именем Хейронеуса – моего Бога. Я помогу вам. – Она сделала несколько шагов по направлению к "раненым".

Но мы не могли допустить этого. Опытный взгляд паладина сразу же заметил бы обман. Она разрушала все наши планы. Но, Боже, как она была прекрасна. Аристократические правильные черты лица, вместе с добрым сердцем делали ее похожими на ангела спустившегося на землю. Посеребренная броня и светлый плащ придавали еще большее ее сходство с ангелом. А как был прекрасен ее голос! Как будто звуки арфы самой Музы пропевались ее прекрасными губами. Мое сердце сжалось, и я не мог пошевелить ни одной частицей своего порочного существа. Похожее происходило и с моим товарищем. Он молча стоял, открыв рот, не в силах отвести взгляд от прекрасного паладина.

Вылетевшая из кустов стрела вырвала нас из состояния наслаждения красотой. Остальные авантюристы были менее к ней чувствительны, да и расстояние до незнакомки было больше. Девушка подставила под стрелу свой щит и одним легким движением вытащила длинный меч, окидывая взглядом дорогу и кусты, в поисках стрелявшего. И тут один из "раненых" нанес неожиданный удар ногой по голени паладина, и девушка, потеряв от неожиданности равновесие, упала в дорожную пыль. Тут же на нее набросился и второй "раненый", вцепляясь в рукоять ее меча, и пытаясь вырвать его из рук. Но лезвие длинного меча резко опустилось на лицо нападающего, проходя сквозь голову, как нож через масло.
- Осторожно! Бандиты! - успела еще громко прокричать девушка чистым сильным голосом, как ее рот оказался зажат грязной ладонью бандита, и меч вырван из рук.

Вырезать всех неожиданно не получилось. Охранники каравана успели похватать оружие из обозов. Завязался бой. Охранники понимали, что ждать пощады от бандитов бесполезно, а посему начали сопротивляться с яростью раненых львов. Большая их часть укрылась за обозами, пытаясь достать нас стрелами и болтами. Некоторые пытались приготовить себя к пешей битве, нацепляя второпях кольчуги в тылу каравана.

Авантюристы, прячущиеся в кустах, быстро сообразили, что неожиданное нападение сорвалось, и что теперь их могут пострелять из луков и арбалетов, как бешеных псов, если они попытаются высунуться из зарослей. Посему пытались достать незадачливого торговца и его свиту из-за укрытия. Лишь несколько ловцов фортуны, в хороших доспехах и с большими щитами начали попытки сближения для пешей битвы.

Оставшийся в живых "раненый" - Алино, я и мой товарищ были, как на ладони и открыты для стрелков торговца. Алино оглушил девушку рукоятью ее же меча. Хотел было отомстить за убитого товарища, ударив мечом прекрасного паладина. Но мой удар сапогом в живот остановил его.

- Не вздумай, болван. Орден заплатит нам за нее огромный выкуп. – Быстро нашел я оправдание своему поступку.

- Если тебе охота валяться со стрелой в башке, то это твое право, щенок. Я же не собираюсь рисковать ради нее своей шкурой. И убираюсь отсюда. – С этими словами он пригнулся к земле и, укрываясь за нашими телегами, пополз по направлению к кустам, прихватив моего товарища.

Не обращая внимания на стрелы, я дотащил и забросил бесчувственное тело девушки в телегу. Вытащил из телеги, заранее припасенные в ней щит и полуторный меч, и, прикрываясь ими, помчался на стрелков.

Долгожданная лихорадка боя захватила меня. Я очень хотел выжить в этой битве. Но не для того чтобы жить, а для того, чтобы вновь увидеть прекрасного паладина, услышать ее голос, увидеть блеск в ее выразительных глазах. Это дикое желание заставляло кипеть кровь в моих жилах и кидало в жар. Как дикий вепрь налетел я на стрелков. Мой меч, несмотря не немалый вес, несся, словно стремительный ураган, сметая все преграды на своем пути.

Вот обе руки одного из охранников отделяются от тела и вместе с арбалетом падают на землю. Глаза незадачливого стрелка отражают вначале - непонимание, затем - ужас, и, наконец, они расширяются от боли, настолько, что, кажется, лопнут, не выдержав внутреннего напряжения. Стрелок смотрит на пустые плечи, на руки, лежащие отдельно, пытаясь осознать потерю, но, не принимая ее. Мой меч освобождает его от проблемы, отделяя голову от безрукого тела.

Вот воин, успевший напялить кольчугу, выбегает мне навстречу. Он видит во мне лишь щенка. В его взгляде сквозит презрение и пренебрежение к сопляку, только что научившемуся махать железкой. Пара небрежных выпадов в мою сторону. Я легко уклоняюсь от них, отбрасываю щит и, держа меч в обеих руках, наношу сокрушающий удар. Воин закрывается щитом. Но сила удара слегка выводит его из равновесия. Резкий рывок вперед, толчок ладонью в плечо, и воина разворачивает ко мне боком. А его ответный выпад лишь рассекает воздух. Удар полуторником по раскрытому боку. Кольчуга защищает, но не полностью. Воин инстинктивно хватается за бок. Но через секунду сильный удар сверху вниз разрубает кольчугу, проламывает ключицу и лезвие застревает где-то в груди, недалеко от сердца. Кольчуга быстро окрашивается алым. Воин смотрит мне в глаза. В глазах недоумение: – "Как?.. Как этот щенок мог убить меня?" Но что-то в моем взгляде пугает его, он быстро отводит глаза. Или это боль целиком поглощает его? Я сейчас и не смогу ответить. Ноги воина начинают подрагивать. Холод стали подступает к сердцу. И полная слабость скоро захватит все тело. Мысли становятся вязкими. Разум начинает наполнять чернота. Душа делает выбор – уходить или нет, может ей еще послужить эта оболочка, или холод стали погрузился сильно глубоко. Я помогаю ей – еще один удар оканчивает метания души, и она покидает тело.

Окинув поле боя взглядом, я увидел, что битва закончена. Все охранники торговца убиты или безоружны. Сам торговец лежит на земле с болтом в спине. А бандиты разбирают содержимое обоза и помогают раненым. Не проявляя никакого интереса к захваченному добру, я кинулся к телеге, в которой оставил бесчувственную девушку.

Подбегая к телеге, я увидел топчущегося около нее моего товарища – Тринк, вроде так его звали. Его сердце, как и мое, было растоплено жаром восхищения Люсинией. Черная злоба загорелась в душе, ярость ударила в голову: - "Как? Я рисковал ради нее жизнью, а этот трусишка, пустившийся наутек, смел покуситься на нее?"
Не задумываясь, что он хотел лишь бросить на нее несколько стыдливых взглядов, мой кулак со всего маху врезался ему в челюсть, выбивая несколько зубов и, сваливая его с ног.
- За... что? - только и смог еле слышно прошептать Тринк. Кровь струилась по его ладони, которой он пытался унять сильную боль, зажимая разбитую челюсть. Похоже, от неожиданности молодой авантюрист прикусил еще и язык - поток крови был чересчур сильным. Но это лишь усилило мою ярость. Еще и подлая мыслишка быстро возникла в моей голове: - "Она должна быть только моей. Никто не имеет прав на нее. Убью его! А оправдание придумать легко.

- Ты хотел убить ее, мерзавец! - вслух заорал я. Через секунду кинжал, висевший у него на боку, быстро оказался в моей руке. А еще через мгновение его лезвие по рукоять погрузилось в молодое сердце Тринка. На мой крик уже бежало несколько бандитов.
- Друзья, он хотел лишить нас огромного выкупа. Достал кинжал и уже занес над паладином. Я успел в последнее мгновение, - объяснил я свою расправу. Бандиты, похоже, удовлетворились объяснением, да и не было им жаль смерти одного из себе подобных. Слишком дешева жизнь бандита, чтобы расстраиваться из-за ее потери. Слишком много бродит подобных жизней по дорогам Фаеруна. И слишком много покидает его убитыми или казненными каждый день.

Но почему же я тогда так дорожу жизнью Люсинии? Я видел ее лишь несколько минут. Но она мне стала дороже моих родителей, товарищей и меня самого. Почему так? Я знал, что такое любовь. Я любил силу в себе. Я любил выплеск силы, постоянный ее расход. Я любил дорогу и опасности, ибо они позволяли применять и приумножать силу. Я любил разрубать узы, связывающие душу с телом, ибо это был результат применения силы. Я любил ежедневно чувствовать в себе безбрежный, переполняющий душу и тело, фонтан силы. Были у меня и другие любови, но тяга к силе перебивала их все.

Но чтобы испытывать любовь к кому-то? Нет. Я не мог принять этого разумом. Но сердце вырывалось из груди навстречу Люсинии. И душа билась в истерике и кричала - ты любишь, затыкая все доводы глупого разума. Я знал, что если паладин исчезнет из телеги в следующее мгновение, то мое существование станет абсолютно пустым и бессмысленным. И кинжал Тринка тут же оборвет и мою жизнь. Хотя еще утром ни о чем подобном я не мог и помыслить.

Может она огромный источник силы? Нет. Я знал о кодексе паладинов. Я знал, что она живет ради других людей, ради их счастья и благополучия. Хотя, возможно, она все равно источник силы для меня. Я мог в этом убедиться во время битвы. Одна лишь мысль о ней заставила меня сражаться с яростью десятка берсерков. Во время битвы казалось, что демон, жаждающий лишь крови, вселился в меня.

Я быстро забрался в телегу. Девушка так и не приходила в чувство. Дрожащей от непривычного волнения ладонью я прикоснулся к ее щеке. Кожа была шелковистая и теплая. Дыхание ровное и спокойное. Я легко и медленно провел ладонью по щеке и слегка потормошил ее за плечо. Девушка легко пошевелилась, словно во сне. Я потормошил чуть-чуть сильнее. Люсиния медленно открыла глаза и посмотрела в мои. Кровь ударила мне в лицо, дыхание участилось.
- Что со мной? Где я? - спросила она, не отводя взгляда. – Кажется, я начинаю что-то вспоминать. Юноша? Я помню тебя. Не стоит так волноваться и... краснеть...

Это сообщение отредактировал Сайрус - Oct 28 2004, 09:16 AM

[Sairilias]

...Много ли прошло после этого времени, я не упомню. Все дни слились в один сплошной хоровод. Мир то расцветал ярчайшими красками, то погружался в абсолютную тьму боли сердца и страданий. Душа, воспаряя к небесам на некоторое время, тут же со всего маху ударялась об земную твердь. Прекрасная Люсиния находилась недалеко от меня. Мои нечастые разговоры с ней заставляли сердце то замирать и мелко дрожать от радости и волнения, то оно начинало яростно стучать, пытаясь вырваться из груди или разорваться на тысячи мелких осколков.

Люсиния была пленницей у бандитов. В ее орден отправили письмо с требованием выкупа. Я предлагал сбежать с ней под укрытием ночи, но встречал в ответ лишь холод недоверия и презрение к бандиту, кем я, в общем то, и являлся. На правах надзирателя, под видом допроса, я мог иногда разговаривать с ней об ордене и об ее миссии. Кое-что она рассказывала легко. Тогда ее речь текла свободно, чарующе и быстро, подобно бурному течению водопада. С особой охотой она рассказывала о целях своего ордена и о своем Боге – Хейронеусе, пытаясь заронить и во мне стремление к добру и справедливости. Но мне нужно было совсем не это. Я презирал ее орден и ее Бога, которые только и могли, что заниматься самолюбованием, скрывая это под маской всеобщего добра и справедливости. Когда же я пытался завести разговор о ней самой, то ее речь замирала. Казалось, что слова ответа удерживаются тисками. Они медленно падали, как подтаявшие сосульки весной, поражая своим холодом мое сердце. И через некоторое время Люсиния прерывала мои робкие вопросы фразой: "Юноша, в твоем сердце горит огонек добра. Но своими деяниями ты медленно тушишь его и погружаешь себя во тьму. Мой Бог чувствует это. Я не могу более говорить с тобой. Я не могу гневить Его." В отчаянии я замолкал и более ничего не спрашивал.

Как?...Как я мог обратить взор ее сердца в моем направлении?...Как, если в нем жил лишь Бог и орден? Я не видел возможным сделать это. Я мог вырвать ее из лап бандитов и последовать с ней куда угодно…хоть в орден, хоть к самому Хейронеусу. Да, я уже был готов пойти и на это. И хотел заявить об этом. Но что-то всегда останавливало меня. Какая-то призрачная рука одергивала меня, хватала за горло и, придушив, в разуме раздавался останавливающий приказ: "Слабак! Даже и не вздумай! Ты отдашь всю свою силу им, чтобы они построили еще больше своих орденов и вечно разглагольствовали о дорогах Добра? К чему ей будет нужен такой слабак? Подумай об этом! Ты должен покорить ее своей силой! Это единственный путь мужчины. Сила может сломить любые препятствия, даже любовь к ордену и Богу!"

А иногда здравый смысл говорил, что все мои притязания к Люсинии бессмысленны и звал вообще покинуть лагерь бандитов и отправиться в дальнейшие странствия в одиночку. Свою долю добычи я получил. Да и не слишком бандиты меня жаловали, вспоминая смерть Тринка. Но боялись открыто выгнать из лагеря. Пугал их мой пожар ярости, который представал их взорам несколько раз. Но едва я начинал собирать свои пожитки, как боль в сердце останавливала этот порыв. Понимал я, что не найти мне в дороге успокоения, не забыть мне Люсинию.

Меж тем время шло. Посланник с ответом из паладинского ордена до сих пор не возвращался. Среди бандитов стали расползаться тревожные слухи о том, что выкупа им не дождаться, но может пожаловать в гости отряд паладинов с миссией возмездия. Опасения за собственные шкуры стали перевешивать жадность. Все чаще и чаще стал ставиться вопрос - не безопасней ли им будет избавиться от паладина в своем лагере. И все чаще и чаще я стал задумываться о побеге под покровом ночи вместе с Люсинией...

Это сообщение отредактировал Сайрус - Oct 28 2004, 09:19 AM

[Sairilias]

...Как необычно было для меня испытывать чувство опасения за кого-либо! Никогда я не боялся за чью то жизнь. В том числе и за свою собственную. Но ради Люсинии я был готов пойти на что угодно. И у меня в голове созрел действенный, но рисковый план. Сбежать с ней незаметно ночью от бандитов было очень непросто. Среди них были немногие, которые владели основами искусства магии. И устанавливали каждый вечер охранные заклинания, чтобы никто не мог войти и выйти из лагеря незамеченным. Но живая охрана в лагере выставлялась редко. Зачем она была нужна? Ведь заклинания и ловушки лучше справлялись с этой работой. Этим мне и пришло в голову воспользоваться.

Я отправился в ближайший город, якобы за пополнением запасов провизии. В спутники мне назначили одного глуповатого бандита. Пробираясь с ним через лес, я проткнул его сердце кинжалом и сбросил тело в охотничью яму. И только когда тело глухо ударилось об дно ямы, осознал, как легко в последнее время лишаю жизни людей. Как невысока для меня их цена. И тут же вспомнил рассказы Люсинии о том, что жизнь – это бесценный подарок. И ее надлежит беречь и охранять, ибо каждая жизнь уникальна, и никогда больше не будет подобной в этом мире. А забирать эту божественную субстанцию имеют право лишь Боги, потому что после этого она попадает к ним. Но мне нравилось уподобляться высшим силам и забирать жизнь! Что могло быть в этом плохого? Ведь рано или поздно Боги все равно освободят телесную оболочку от жизни. Отчего же не помочь им в этом? Они должны быть лишь благодарны за помощь. Да и жизнь в этом мире – это преимущественно страдания и заботы. Лишь очень редкие мгновения радости разбавляют их. А жизнь рядом со своим Богом должна быть более радостна. Может это я делаю добро? А паладины несут людям лишь обман и ересь? Так размышлял я, оттирая кинжал от крови своего спутника.

С собой я прихватил все свои сбережения, скопленные ремеслом и грабежами. Их скопилось не мало, и хватало на покупку неплохого домика средних размеров. Меня терзало лишь то, что я оставлял на время Люсинию одну, в окружении бандитов. Они не испытывали к ней хороших чувств. Прекрасная паладин была для них лишь возможностью получения мешка золота. Поэтому бандиты могли воспользоваться ее беззащитностью в мое отсутствие. Хотя, даже плененная, она постояла бы за себя. Да и ее Бог... Хотя... Какой ее Бог? За все время пленения он так и не смог помочь своей верной слуге. Люсиния служила ему верой и правдой с ранних лет. И сейчас, когда беззащитная находилась в руках своих врагов, и как никогда нуждалась в его помощи, славный Хейронеус так и не соизволил направить свой взор, несущий "добро и справедливость", в ее сторону! Ха! Зачем нужен такой Бог? Для оправдания собранных налогов? Для покрытия убийств и казней лиц, неугодных аристократии? Люсиния может сколько угодно покрывать своего Бога и орден, утопая в любви и верности к ним. Но я приложу все усилия, чтобы переубедить ее. Лишь честная сталь, толстый кошелек, да храброе сердце могут сейчас помочь ей! Она не хочет принимать такую помощь? Что же, я перехитрю ее!

Одно время, работая в городе ремесленником у одного раздутого от важности господина, я познакомился с его телохранителем. Тот, помимо честных трудов, состоял в воровской гильдии. Напоив его перебродившим вином, я разговорил его и выведал о некоторых членах гильдии и ее местоположении. Оказалось, что заказы для гильдии можно было передавать через местных беспризорников. А в ее членах состоял даже клерик Нерулла - Бога Смерти. Вот про него то я и вспомнил, когда придумывал план освобождения Люсинии.

Оказавшись в городе, я сразу подманил шайку беспризорников. Держа в руке горсть серебряных монет, я шепнул им, что мне срочно необходима встреча с членом воровской гильдии для очень важного дела. Шайка убежала и вновь появилась, спустя всего несколько минут. Отдав серебряные монеты, я узнал, что меня ждут в конце квартала. Как ни в чем не бывало, я дошагал до условленного места. И вдруг...легкое покалывание стали в спину, и приглушенный голос: - Не сопротивляйся! Мы проведем тебя к нашему главному.
Шелест ткани. Какая-то черная тряпка обвивается вокруг моей головы. И свет дня погасает. Меня ведут...ведут долго. Ведут через какие-то безлюдные кварталы, где не слышны движения и голоса людей. Ведут через какие-то подвалы. И вновь голос. Громкий, глубокий, проникающий до самого естества: - У тебя было важное дело к нам! Я слушаю. Говори!

Я договорился с ними в тот день. Третья часть содержимого моего кошелька осталась на столе их главного. Еще третья часть должна была оказаться там после успеха дела. Я поверил им, тогда еще не зная, что иная воля может оказаться сильнее слова и воли смертных. Поверив в силу гильдии и надеясь на полный успех дела, я вернулся в лагерь бандитов, в волнении ожидая наступления следующей ночи...

Это сообщение отредактировал Сайрус - Oct 28 2004, 09:20 AM

[Sairilias]

...Никогда в своей жизни не приходилось мне испытывать столь сильного волнения! Ни направленный в мое сердце арбалетный болт, принесший смерть отцу, ни занесенный над головой железный прут, ни неудачная попытка побега от барона – ничто не могло заставить меня так трястись от волнения. Мелкая дрожь пробирала все тело. Казалось, что чья-то злая воля управляет мной. Беспрерывно меря шагами свою комнату в ожидании вечера, я успокаивал себя на некоторое время огромнейшим волевым усилием, вспоминая ужас в глазах своих врагов, когда меч пел кровожадную песнь смерти и боли. Но это спасало не надолго, и через минуту мелкие капли пота вновь покрывали лоб.

И опасения я испытывал не за то, как воровская гильдия отработает мое золото, а как Люсиния отнесется к моему плану...и ко мне. Уже много раз раскаивался я в принятом решении, и хотел отказаться от него. Но вновь вспоминал об опасности угрожающей ее жизни, и ждал...ждал, надеясь на ее понимание. И в глубине моя душа, несущая до этого другим лишь боль и смерть, надеялась на большее, стремясь навстречу к другой душе – противоположной душе, несущей другим жизнь и радость. Сегодня вечером решалось – буду ли я с ней, хотя бы некоторое время, спасая ее из лап бандитов. Либо Бог Добра и Справедливости вновь поставит заслон к ее сердцу у меня на пути.

Иногда я вспоминал, задержавшийся дольше обычного на мне взгляд ее прекрасных глаз. И тогда надежда просыпалась, сердце пускалось в пляс, и мне хотелось прыгать от счастья и хлопать в ладоши. Но тут же я вспоминал, как быстро она отворачивалась в сторону и говорила, что не может гневить своего Бога своими разговорами со мной. И сразу же в ногах появлялась предательская дрожь, лоб покрывался испариной, а в горле образовывался огромный ком страдания. И я бессильно опускался на свой лежак, а затем резко вскакивал и продолжал свой бесконечный марш. Какая же огромная ненависть выросла в моей душе к Нему – могучему и недосягаемому сопернику!

Постепенно тени за окном стали удлиняться, и, отбросив на время мысли о Люсинии, новоиспеченный предатель стал готовиться к исполнению задуманного. Вернувшись из города, и отсчитываясь перед главарем банды о походе в город, я в рассказе связал отсутствие спутника и провианта по моему возвращению. Якобы, они вместе должны были прибыть в лагерь чуть позже. Если бы бандиты знали, что прибудет сюда вместо провианта! От этой мысли мой дух несколько поднялся. Не слишком мне нравились "братья по оружию". И скинув с себя бремя любовного томления, я решительно зашагал к ограде, намереваясь там дождаться Их прибытия...

Бандиты уже все разбрелись по своим хижинам. Но оставить невидимые глазу смертельные ловушки не забыли. Я чувствовал их магический взгляд на себе. Если бы я попытался пересечь некую невидимую границу, то смертельный черный луч поразил бы меня, выпивая жизнь и оставляя лишь мертвое тело. Я видел, как они срабатывали. Лишь ужас и боль были в глазах жертв ловушек. Убежать от смертельного касания луча было невозможно. Он всегда видел жертву полную жизни и легко нагонял ее.

Звезды стали покрывать бесконечный небосвод своим таинственным узором. Подошло время, а Их все не было. Вначале облегчение начало наполнять меня: - "Хорошо! " - думал я. – "Не получу сегодня отказ от Люсинии. Оттяну этот горький миг", - но быстро возникла и другая мысль, уничтожая все колебания: – "Устыдись своей трусости. Рано или поздно это должно случиться. А если ты сегодня не вывезешь ее отсюда, то назавтра бандиты могут сделать это, но уже с ее безжизненным телом! " И я стал вновь вглядываться в подступающую тьму, ожидая Их, и, вновь совершая опасный поворот в своей судьбе.

Они и вправду задерживались. И опасения, что гильдия обманула меня, стали разгораться в сердце. Но глаза, привыкнув к темноте, на пределе зрения вдруг различили некоторое движение. Или это было какое-то ночное животное? Раздался тихий треск сломанной ветки. Может, это лишь сильный порыв ветра пошевелил тяжелую крону? Нет. Не похоже. Или это большая птица прорывалась к небу через листву? Вот в ночи стал проступать приближающийся контур. Так и есть! Человек! Контур приближался. Точнее, бывший человек! Клерик не обманул меня. Он привел их!

Вот из-за ближайших деревьев появилась темная человеческая фигура, другая, третья...десятая. Фигуры приближались к лагерю. И все новые и новые появлялись из-за деревьев. Они почти не издавали шума. В тишине ночи слышалось лишь легкое похрустывание веток, шелест листвы, да слабое утробное урчание. Вот одна из фигур достигла края лагеря. Размахнувшись, как следует, она нанесла удар рукой по деревянной ограде, скрепленной из тонких бревен и веток. И тут ловушка сработала. Темный луч стремительно ударил по человеческой фигуре. В месте удара луча возник густой туман, погрузивший в себя часть фигуры. Но она даже не покачнулась, продолжая далее наносить удары, расширяя зазоры между бревнами, ломая их, и купаясь в окружающем ее тумане. Казалось, что с каждой секундой удары ее рук становятся все озлобленней и сильнее. Урчание слышалось все сильнее. Или она начинала впадать в ярость? Но я знал, что это было невозможно. Либо луч и вправду добавлял фигуре сил, вместо того, чтобы оставить валяться ее на земле бесформенной грудой мяса и костей.

Остальные тоже были рядом с оградой. В нескольких местах уже появились приличные бреши. Много веток и бревен было сломано под тяжелыми ударами. И фигуры пытались пролезть в бреши, путаясь в ветвях и хаотично размахивая руками в разные стороны. Вот одна из них оказалась по мою сторону ограды... И тут раздался топот ног со стороны лагеря. Это на место прорыва неслась заспанная охрана, услышав звуки ударов и урчание...

Это сообщение отредактировал Сайрус - Oct 28 2004, 09:20 AM

[Sairilias]

...Я наблюдал за разворачивающимися действиями из темноты ночи, скрытый зарослями, растущими возле ограды. Случайно брошенный человеческий взгляд не различил бы в темноте мою фигуру. Но и я не мог хорошо видеть всей картины событий, разворачивающихся на границе лагеря. Хотя, кое-что все же сумел разобрать. Тишина, царящая в лагере, быстро уступила место тревожным крикам и усиливающемуся топоту бегущих ног. Жизнь авантюриста учит быстро приходить в себя и лицом встречать любую опасность. Иначе, карьера бесславно заканчивается, оборванная либо неожиданным ударом стали в спину, либо перерезанным во сне горлом.

Вот первый бандит подбегает к прорвавшейся в лагерь фигуре. Я не мог видеть выражение его лица. Но шаги бандита замедлились. В одной руке он держит короткий меч, а в другой – факел, свет которого неплохо освещает влезшую в брешь фигуру. Так и есть! Это был мертвяк, возвращенный магией смерти к некоему подобию плотского существования. Посиневшее разлагающееся тело, развевающиеся на нем обрывки тряпья, бывшие когда-то одеждой, размашистые неживые движения. Но я не мог разглядеть того, что когда-то было лицом человека, а сейчас представляло маску, наложенную смертью. Не видел и пустоты глаз - отсутствие в них всяческих признаков души и жизни. Но бандит, похоже, мог хорошо все это разглядеть. По мере приближения к ожившему мертвяку, его шаги становились все менее уверенными и быстрыми. Выставив вперед меч, он пытался с безопасного расстояния поразить им разлагающееся тело своего противника. Несколько семенящих шажков навстречу мертвяку...еще несколько, уже менее уверенно. Меч опасливо рассекает воздух перед нападающим, словно пробуя речку на глубину.

Но подобие жизни не означало полное отсутствие навыков боя. Бесчувствие к ранам и страху делало оживших мертвяков очень опасными противниками. Они прекрасно чувствовали своих живых жертв и их движения. Жизнь была их основной неприязнью и тягой. Они ненавидели ее и тянулись к ней всем своим разлагающимся существом, пытаясь либо изничтожить ее, либо поглотить. Выбросив руку вперед, мертвяк схватился за лезвие меча, и дернул его на себя. Бандит, по всей видимости, не ожидал такой прыти от противника, и, потеряв равновесие, подлетел к нему вплотную, по дороге выпуская из рук меч. Мертвяк отбросил в сторону ненужную железку, и ударил кулаком по открывшейся спине бандита, сваливая его с ног на землю. Факел вывалился из второй руки человека, и откатился в сторону. Его свет, прижавшись к земле, слегка ослаб. Картина этой схватки стала плохо различима в темноте ночи. Я только смог еще разобрать, как мертвяк медленно наклонился к лежащему человеку, и деловито стал сворачивать ему шею. Раздался громкий хруст, и еще одна душа отправилась к своему Богу. А мертвяк лишь издал громкое довольное урчание, и отправился на поиск следующей жизни.

В это время, к границе лагеря на шум битвы сбежалась практически вся банда. Только что спросонья, они на ходу пытались осознать происходящее. Как кто-то мог проникнуть за ограду лагеря? Кто осмелился на этот самоубийственный шаг? Может, это слуги закона решили несколько обезопасить тракт для торговцев? Неужели ловушки, защищающие их, отказали в столь неподходящий момент? Скорее всего, такие мысли крутились в их головах. Несколько человек остановились за сражающимися, заряжая тяжелые арбалеты. Некоторые же начали торопливо доставать что-то из небольших сумок. Я сообразил, что сейчас в ход будет пущена магия. Скорее всего, они достают из своих сумок мех и жезлы из необычного стекла, чтобы поразить нежить силой молнии. Или серу, чтобы сжечь их в пламени огненного заклинания.

Тут один стрелок подошел ближе к сражающимся, присел на колено и, уперев в него рукоять арбалета, почти вплотную разрядил его в грудь мертвяка. Наконечник толстенного болта, пробив тело насквозь, вылез из спины. Сам болт застрял внутри гниющей плоти. Мертвяк не выдержал силы выстрела и свалился на спину. Но не смог обычный кусок дерева остановить неуемную ненависть к жизни. Немного полежав, словно приходя в чувства, мертвяк начал подниматься с земли, пытаясь выдернуть обеими руками болт, торчащий из груди, и вылезший из спины. Остальные стрелки так же не добились больших успехов. Толстые деревянные болты, способные пробить тяжелый доспех воина, не могли остановить двигающуюся разлагающуюся плоть, поднятую злой магией.

Мертвяки все наступали и наступали. И все новые, жаждущие убийства жизни, вваливались в пределы лагеря. Силы защищающихся таяли. Немногие могли без страха сражаться с таким противником. Некоторые в панике побросали мечи, и покинули поле боя. Много недвижимых тел уже лежало на земле. Мертвяки тоже несли потери. Земля была устлана их отрубленными конечностями и головами. Несколько мертвяков, облитые маслом и подожженные, пытались приблизиться к бандитам. Но пламя полностью охватывало их тела, помогая разложению и быстро превращая их в пепел. Но слишком неравны были силы. Только искусство магии могло переломить исход боя.

Наконец, один из владеющих магией поднял над головой небольшой стеклянный жезл, громко произнося какие-то непонятные слова. Жезл затрещал, по нему вверх от рук человека побежали небольшие электрические разряды, и толстая молния сорвалась с его набалдашника. Пролетев насквозь через нескольких мертвяков, она воткнулась в дерево ограды, и исчезла. Но пораженные ей мертвяки упали на землю. В месте попадания молнии, их плоть мгновенно истлела. В животе у каждого выгорела огромная дыра, обнажая разлагающееся содержимое их тел. В воздухе резко появился запах горелого, разлагающегося мяса. Еще несколько колдующих подняли в воздух жезлы, а некоторые выставили перед собой руки, натертые серой, громко и уверенно произнося необычные, но певучие слова заклинаний.

Первый огненный шар понесся в сторону нападающих мертвяков, оставляя на своем пути лишь пепел. Но, не дожидаясь дальнейшего развития боя, я стал прокрадываться вдоль ограды, чтобы незаметно оказаться на другой стороне лагеря...

Это сообщение отредактировал Сайрус - Oct 28 2004, 09:21 AM

[Sairilias]

...Убедившись, что большая часть бандитов втянута в битву с мертвяками, я оставил за спиной вспышки магии и сражающихся. И двинулся в направлении оставленной без присмотра части лагеря. Вначале я пытался скрываться в тени растущих вдоль ограды растений. Но переживание за девушку, ради которой и была затеяна эта кровавая бойня, все сильнее закрадывалось в мое сердце. - "С ней все в порядке. Успокой дрожь в коленках, иначе твоя колыхающаяся от страха тень выдаст тебя", - шептал практичный разум, взывая к здравому смыслу. Бандитам некогда было заниматься ей. Да и не могли они заподозрить ее причастие к нападению. - "Успокойся, дыши ровнее. Чутье магов выше, чем у простых смертных. Они могут услышать тебя! А это не окажет помощи твоей возлюбленной", - но волнение в сердце не внимало голосу разума. Картины, одна страшнее другой, рисовались в моем воображении, разгоряченном к тому же видом битвы. И уже почти не скрываясь, я со всех ног кинулся через лагерь, по направлению к домику, где в одной из комнат содержалась прекрасная пленница.

Мне повезло. Хотя, может, было бы намного лучше, если бы мои колени подогнулись тогда, или сердце не выдержало стремительного бега, и разорвалось в груди, или более подозрительным оказался разум встретившихся по пути бандитов. Да, несколько человек быстро проследовали около меня, двигаясь на звуки битвы. Но им даже и не пришло в голову поинтересоваться, почему воин без признаков ранений и увечий несется сломя голову с поля боя, да так, как будто все мертвяки Фаеруна гонятся за ним. Бандиты не жаловали трусов. Но может, они просто не заметили меня? Или слишком уверенны были мои движения, и они решили, что я бегу за пополнением амуниции или неким магическим приспособлением. Или может, неведомые силы покровительствовали мне в тот вечер?

Но не мог я тогда проследить все причудливые изгибы нитей судьбы. А мой разум был заполнен совсем другим. Я не обратил на них никакого внимания. Перед взором стоял лишь прекрасный образ девушки, и ноги сами несли меня по направлению к ней. Шаг, еще шаг, прыжок через оставленную на дороге корягу. Неосознанно мои ноги преодолевали препятствия. И неосознанно же я приближал рок, нависший над нами. А может, это было наше с ней предназначение? Сейчас мне не рассудить мудрость богов, подглядывающих за мной в тот день.

Люсинию держали в одной из комнат дома для пленников. Но она была единственным пленником в лагере, и прочие комнаты в доме пустовали. Живую охрану не выставляли. Ибо и охрану пленников целиком доверяли магическому искусству. Поэтому дом окружали магической защитой, и любое вторжение в него отдалось бы сигналами тревоги, слышимыми во всем лагере. Но маг, устанавливающий защиту, слишком много выпил накануне дармового вина. Да и подмешанные в него редкие травы сделали свое дело, и маг храпел в своей комнате на полу. И даже урчание мертвяков и вопли умирающих товарищей не могли нарушить плавности течения его сна. Но перед тем как упасть на циновку, и начать издавать из своей перепившей глотки звуки сильнейшего храпа, маг по-приятельски поделился со мной знанием того, что на двери, ведущей к пленникам, установлены смертельные ловушки. И при попытке побега, жертва умрет в страшных корчах от сильнейшего разряда электричества.

Но тогда я наметил для себя другой путь – зарешеченное окно в комнату пленницы. К нему я и несся сломя голову. Быстро распахнув деревянные ставни, я уперся в железную решетку. Но я знал про нее и был готов. Трясущимися от предвкушения встречи руками быстро выхватил из нагрудного кармана заранее припасенный флакон синей жидкости, открутил крышку и, что было сил, стал вытряхивать его содержимое на железо решетки. Жидкость была вязкая и не хотела покидать флакон. Но вот первая большая капля стукнулась об прут. И в тоже мгновение под действием воздуха возникла сильная вспышка, и в месте соприкосновения жидкости с железом начало разгораться пламя, освещая мою фигуру в ночи. Жидкость неохотно покидала флакон, и пламя разгоралось все сильнее, издавая при горении очень неприятный запах. И железо не выдержало, и начало плавиться под действием магического пламени алхимического раствора. Казалось, что решетка состоит из темного льда. Ибо не крепость железа прутьев предстала пред глазами, а как-будто таяние застывшей жидкости.

Но когда пламя разгорелось достаточно сильно, то я увидел еще одну картину, и мое сердце сжалось от страха, и дичайший ужас стал наполнять душу. Тревожные предчувствия, преследующие меня по пути сюда, частично оправдались, и ужасная опасность угрожала девушке. Пламя осветило каморку, где держали мечту моего сердца. Дверь, ведущая в нее, была разбита в щепки. На пороге комнатки лежал истлевший под действием магии ловушки разлагающийся труп. И еще один мертвяк перелазил через обломки двери и направлялся внутрь комнаты. И тут я увидел и девушку. Ее руки были связаны зачарованной магией веревкой, не причиняющей боли, но не дающей пошевелить кистями. Конец веревки крепился к кровати девушки, не позволяя удалиться от нее далее пары футов. Но Люсиния спокойно смотрела на приближающегося мертвяка. В ее глазах читалась решимость и холодное презрение к шагающей бездушной оболочке, поднятой злой магией смерти. И ни на одно мгновение страх не мелькнул в ее взоре. Лишь небольшое удивление и еще...еще одно необычное чувство, особенно невероятное для такого мига - чувство жалости к лишенному души и покоя телу.

И вновь мой разум попытался отдать жесткий приказ: - "Оббеги же быстрее дом, глупец! Ты успеешь добежать и остановить мертвяка, пока он не дотянулся своими холодными пальцами до нежной шеи твоей возлюбленной". Но моим ногам не давала пошевельнуться тяжесть страха. Страх перерастал в ужас, быстро распространяющийся по всему телу. Ужас не за себя. Я совсем не боялся этого шагающего холодного тела. Но ужас потерять Люсинию не давал пошевелиться, и я лишь мог молча наблюдать за ней, и приближающимся мертвяком.

Вот он выбросил руки перед собой. Из гнилого беззубого рта начала вытекать какая-то слизистая, дурно пахнущая разложением и гнилью жидкость. Синеватые тонкие пальцы мелко вибрировали и беспрестанно сгибались и разгибались в суставах, предвкушая, как вопьются в молодую нежную кожу шеи. И как хрустнет она под их нажимом. Но тут Люсиния вскинула вверх руки, и уверенным громким голосом начала обращаться к своему богу, мертвяку и злой магии, управляющей им:

- Остановись, призванный злой магией! Вернись туда, откуда привела тебя, ее сила, лишь потревожив и разозлив. Вернись и продолжай свой вечный отдых, подаренный тебе славной смертью. Вернись и не беспокой ныне живущих. Твоя душа отдыхает ныне в пределах твоего Бога. Вернись же к отдыху и ты! Ты заслужил его! И никто не смеет посягать на него! - мертвяк замедлил шаги, как будто вслушиваясь в ее речь. Несколько помедлив, он все же продолжал движение, хотя и менее уверенно. Но лишь пара шагов разделяла его и Люсинию. Пара шагов, и его пальцы вопьются в белоснежную, шелковистую кожу лица, столь милого мне. Но девушка, казалось, не замечала этого. И продолжала свою речь. Ее взор наполнила еще большая уверенность. Казалось, что молнии сверкают в ее глазах. Она более напоминала величественную королеву на суде своего подчиненного, нежели пленницу бандитов.

- Именем вечного Добра и Справедливости я призываю тебя остановить свой бессмысленный марш. Именем пресветлого Хейронеуса, я призываю выгнать поселившийся злой разум из своей оболочки и вернуться на свое лежбище! Вернись же, откуда пришел, и продолжай свой отдых! Вечный покой тебе, павший в боях! – грозно произнесла Люсиния. Казалось, что молнии глаз наполнили воздух в каморке, и сам Хейронеус вселился в нее на краткий миг. Ее руки осветились невесть откуда взявшимся желтым пламенем. Казалось, что в ее кулаке зажат кусочек самого солнца. Она резко опустила руки, указывая ими на мертвяка, и разжала ладони, насколько позволяла веревка.

Комната осветилась желтой вспышкой, и яркий свет на некоторое время рассеял ее темноту. Мертвяк остановился. Мне показалось, что под его кожу заползли тысячи червей. Она вся начала быстро покрываться волдырями, спадая с него лохмотьями на пол. Конечности и шею перекосило. Все кости в теле приобрели какую-то искривленную форму под действием божественного света. Рот захлопнулся, хотя слизь стала течь из него еще сильнее. Мертвяк повернулся спиной к Люсинии, и, несмотря на искривленность конечностей, резво стал двигаться по направлению к двери. Но, не добежав до нее нескольких шагов, ноги не выдержали и с хрустом переломились. Тело упало наземь. Кожа продолжала слазить, оголяя скрывающуюся под ней гниль плоти. Но мерзкого запаха на удивление не было, как будто таинственный свет поглощал его.

Тут тяжесть страха стала оставлять меня. Радость за спасение девушке и огромное облегчение стали вытеснять его липкие, парализующие щупальца из тела. Но щель между прогоревшими прутьями в решетке окна не была достаточно широкой для меня. А доставать следующий флакон и продолжать прожигать решетку я уже не мог, и со всей возможной прытью понесся в каморку Люсинии через разбитую дверь, оббегая дом...

[Sairilias]

...Через несколько бесконечно тянущихся мгновений я оказался подле разбитой двери, и окинул каморку для пленников взглядом, исполненным тревоги. Одно тело мертвяка валялось подле двери. От его рук, сгоревших под действием сил ловушки, остались только короткие культяпки. По всему телу, и без того разлагающемуся, шли глубокие полосы ожогов. Другой же, изгнанный силой Хейронеуса, лежал без движения сразу за дверным проемом. Его останки представляли еще более жуткое зрелище. С облезшей кожей, сломанными ногами, изуродованным бесформенным телом. Голова оголенным черепом покоилась в луже собственной слизи, продолжающей до сих пор вытекать из раззявленного рта. Который, казалось, выражал бесконечный ужас к испытанному перед повторной смертью. Пустые глазницы тоже были широко раскрыты. Могут ли мертвяки, поднятые злым колдовством, испытывать боль и страх? Такой вопрос сразу возник в моем мозгу. Или широко раскрытые в испуге глазницы и раззявленный от ужаса рот есть ничто более, как иллюзия плохого освещения? Либо всего лишь случай повернул так голову? Может ли пустое от жизненной субстанции, но возвращенное к существованию, тело что-либо ощущать? Либо с потерей души оно не более чем обычный кусок мяса на разделочной доске злой магии смерти?

Но тут я с огромным удивлением обнаружил, что отвлекся от основной цели своего визита в это место. Совсем не ради размышлений о существовании нежити стремилось сюда мое сердце. Несколькими широкими шагами я перемахнул через обломки двери, и оказался в каморке Люсинии. Девушка сидела на своей кровати. От гордости в манерах и величественности осанки не осталось и следа. Лишь безмерная усталость и нерешительность сквозили в ее позе. Выражения лица я не мог видеть, оно было закрыто ладонями. Изящные плечи тряслись либо от промозглости воздуха, наполняющего каморку, либо от испуга, либо от волнения. Казалось, что девушка беззвучно всхлипывает, но я не был в этом полностью уверен. Веревка, связывающая ладони, куда-то делась, не выдержав вмешательства Хейронеуса и его божественного света, или Люсиния успела избавиться от нее другим способом. Но паладинское бесстрашие покинуло ее, оставив испуганную девушку одинокой в лагере бандитов и в окружении восставших мертвяков. Несмотря на свободу от пут, разнесенную в щепы дверь и отсутствие магической защиты, она даже не пыталась покинуть своей тюрьмы. Теперь это была всего лишь слабая и испуганная девушка. Вся орденская выучка оставила ее сейчас.

Уверенным шагом я подошел к Люсинии. Слегка приобняв за плечи, приблизил голову к ее лицу и обхватившим его ладоням. И тихо начал говорить, стараясь вложить как можно больше нежности и спокойствия в свой голос:

- Я вижу, доблестная паладин Хейронеуса слегка расстроена произошедшим? Но опасность угрожает нашим жизням. Лагерь кишит этими тварями. Уверен, что Ваш Бог не одобрит бесславной и пустой гибели столь верного слуги. Нужно поторопиться, чтобы благополучно выбраться отсюда. Скоро новые порождения чар смерти окажутся здесь, – мне казалось, что эти фразы вернут Люсинии ее былую уверенность. И отстранившись от моих рук, она начнет действовать и хотя бы покинет свою тюрьму в поисках спасения.

- Я слышала тебя, юноша... Боже... Я никогда не думала, что столь злы путы некромансерского чародейства, – произнесла она слабым голосом, в котором сквозили даже нотки отчаяния, столь необычные для паладина. И мне показалось, или это произошло взаправду, что Люсиния придвинулась ко мне еще ближе, ища в моих объятиях спасение от увиденного и пережитого. Прильнув ко мне, ее голос стал чуть уверенней.
– Никогда еще не приходилось мне освобождать ни в чем не виновное тело смертного от силы этих ужасных чар. Мне показалось, что оно молило о пощаде меня, моего Бога, взывало к своему бывшему Богу и взывало бы к каждому существу этого мира, будь на то его воля. Чернота злой магии настолько сильно пропитала плоть, что нельзя было различить частицы некогда живого тела, и колдовскую субстанцию. И каждое мгновение терпело оно страшные муки. Каждая мельчайшая частичка плоти вопила от боли, кормя ей черноту некромантовской субстанции и усиливая ее... - Люсиния замолчала, опустила голову, и вновь обхватила ладонями лицо. Плечи снова стали подрагивать. Девушка вновь очутилась там, при изгнании мертвяка, заново переживая каждый ужасный миг.

- Но это всего лишь мертвое тело. Оно не может испытывать страданий. Неужели испытывает боль кусок мяса, раздираемый ножом и зубами, и съедаемый нами во время трапезы? Эта была лишь иллюзия, Люсиния. Твой Бог представил взору ложную картину, чтобы убедить твое сердце в правильности содеянного, – попытался я немного успокоить ее и одновременно притупить силу веры.

- Нет! Он никого и никогда не обманывает! – резко произнесла она, отстраняясь от меня. – Идем, юноша. Нам нужно скорее выбираться отсюда. Остальные мертвяки ждут упокоения. Хейронеус приказывает мне сделать это, и требует искоренения зла в этом месте! И я не ослушаюсь его зова! Идем, ты поможешь мне, если будет на то твое желание. Этим ты искупишь часть своих грехов!

Люсиния сорвалась с места, и, не дожидаясь меня, выбежала на улицу. На пороге она ненадолго остановилась, закрыла глаза, расслабилась на несколько мгновений. Ее губы бесшумно шептали какие-то слова. И вдруг, словно волна теплоты распространилась от ее тела. Люсиния открыла глаза.
- Иди за мной! Не отставай! - быстро проговорила она не терпящим возражения голосом. И уже не останавливаясь, быстро зашагала по направлению к утихающим звукам битвы. Я же поплелся за ней, томимый недобрыми предчувствиями...

[Sairilias]

...Битва еще не закончилось. Но на подходе к ней по угасающим звукам можно было догадаться, что силы нападающих или защищающихся были уже на исходе. Магические вспышки все реже и реже рассеивали тьму ночи, все тише и тише становился лязг оружия и недовольное урчание, раздающиеся из глоток нежити. Тут мой взор вновь упал на шагающую впереди меня Люсинию. Как уверенны были ее шаги. Как открыто, шагала она на битву. Как будто не смертельный бой с нежитью и бандитами ожидал ее, а лишь очередное орденское парадное шествие. И чем же она собралась сражаться? Голыми руками? Этого я уже не мог допустить.

- Доблестная Люсиния! - окрикнул я ее. - Ведомо мне, что могущество Хейронеуса безгранично. Но позволь предложить этот клинок. Он спасал меня не раз от смерти. Послужит с честью и тебе. Может статься, что и не хуже твоего великого Бога, - несколько иронично заметил я, протягивая свой полуторный меч.

- Благодарю, юноша, за заботу, проявляемую об моей жизни. Но чувства говорят мне, что не сталь решит исход сегодняшнего боя. Божественной силой будет остановлена эта резня. Я же буду лишь проводником Его воли и величественной мощи, - сказала Люсиния, размеренно и четко выговаривая каждое слово, глянув мельком на небо, словно ища у него подтверждения.

- Как скажешь, паладин! Молю, чтобы тучи не затянули неба в момент боя, и не закрыли тебя от Его великого взора, - вновь сыронизировал я, и зашагал быстрее, чтобы первым вклиниться в толпы врагов, защищая девушку, пока она взывает к божественным силам, в надежности которых я сильно сомневался.

- Его взор проникает сквозь любые преграды! Ничто не может остановить его! - молвила грозно Люсиния. Мне не виден был ее взгляд в этот момент, но думаю, что в ее глазах сверкали молнии в момент произнесения этого.

- Тебе лучше ведома его мощь. Я всего лишь обычный бандит, – тихо ответил я и ускорил шаг.

Мы вышли из-за укрытия хижины, ближайшей к воротам. Перед нашим взором предстала панорама уже заканчивающейся битвы. Мертвяки понесли огромные потери в этом сражении. Все пространство, где происходил бой, было заполнено их почерневшими от гнили телами. Повсюду валялись отрубленные конечности. Устойчивый запах смеси магии стоял в воздухе. Запах магии смерти смешивался с природным чародейством, образуя причудливое сочетание. Тут я заметил, что большинство тел было изуродовано силами стихий. У многих из них были выжжены дыры или внутренности, какие-то были как будто взорваны изнутри и вывернуты наружу своим гниющим содержимым. Многие из лежащих тел еще шевелились. Даже изуродованные, они пытались дотянуться до людей, исполненных ненавистной им жизнью. Искалеченные, они тянулись к ее любым проявлениям, зацепляясь за землю обрубками рук, сломанными ногами, хватаясь черным разрезом рта за растения, отталкиваясь с какой-то неистовой яростью и энергией, чтобы хоть на дюйм стать ближе к жизни, ухватиться за нее, поглотить или уничтожить. Лишь эта единственная цель подталкивала их. Толкала, пока хоть что-то могло в них двигаться.

Но слишком велик был перевес на стороне нежити. Клирик Нерула постарался на славу. Целая армия мертвяков вторглась в лагерь бандитов. Не думал я, что одно кладбище может укрыть в себе столько лишенных жизни, но способных с помощью некромантии к бою тел. Если бы лик солнца дарил свой свет и тепло в этот час, или бандиты успели бы чуть лучше подготовиться к битве, то мертвяки все же потерпели бы поражение, не в силах противостоять подготовленным атакам стали и магическим ударам. И могущественному Хейронеусу не нашлось бы сегодня работы, ибо некромантия пала бы под напором сил жизни. Хоть и бандитской, покрытой грязью разбоя и чужой кровью, но жизнью, а не ее холодным подобием. И Люсиния поддалась бы на мои увещания свернуть в сторону растений растущих вдоль ограды, и незаметно покинуть убежище бандитов. Но случилось все иначе. Лишь жалкая горстка бандитов пыталась оказать сопротивление движущейся смерти, не боящейся ни огня, ни молний, ни магической энергии. Стремящихся к своей гибели, как океан стремится на скалистый берег, и бессильно опадает от него. Но, как и океан, своими набегами оставляет выбоины в скалах, так и мертвяки оставляли невосполнимые потери в рядах защитников лагеря.

Вот один из магов попытался сфокусироваться на своем посохе и выпустить с его заостренного наконечника сгусток магической энергии. Но что-то шевелящееся на земле ухватило его за лодыжку, и маг не удержав равновесия, упал наземь. Тут же на него навалилась двигающаяся туша гнилой плоти. Маг поднял посох, ударил по посиневшему облезающему затылку. Но мертвяк не обратил на это внимания. Он получил, то, что хотел. Он прикоснулся к жизни, и теперь уничтожит ее. Его руки плотно обхватили горло человека, пальцы надавили на него, брызнула кровь, и посох бессильно опустился. Тело еще немного побилось в конвульсиях и утихло.

Через только что появившуюся брешь в лагерь ввалилась свежая группа мертвяков. Один из магов придвинулся ближе к ним. Поднял перед собой руки. Ладони вращались, совершая пассы, предшествующие заклинанию, все сильнее отодвигаясь друг от друга. Маг быстро и громко говорил необычные слова языка магии. Его голос уже сорвался на хрип за эту битву. Не в первый раз сегодня он взывал к силам природных стихий. На поверхности ладоней начали образовываться языки пламени, которые сгущались в центре свободного пространства между ними. Сгустки пламени приобрели форму шара. Новые языки пламени беспрестанно срывались с ладоней, присоединяясь к шару и увеличивая его в размерах с каждым мгновением. И, наконец, шар оторвался от ладоней и понесся в направлении группы мертвяков, врезаясь в ближайшего из них. Огненный сгусток взорвался цунами, огненные сполохи разлетелись в разные стороны, поджигая деревянную ограду лагеря и всю группу мертвяков, мгновенно превращая ближайших в кучки пепла, оседая кострами на зелени растений, и оставляя от нее лишь горстки золы. Но несколько огненных частиц попало и на самого колдуна, коснувшись его одежды, распространяясь и питаясь ей, непрестанно разрастаясь, и выхватывая фигуру человека из ночи горящим живым факелом. Человек отбросил посох и понесся в темноту зарослей, пытаясь влажностью листьев сбить уничтожающий огонь. Но мертвые руки вынырнули из-за них, увлекая горящего человека туда, в манящую холодом и влагой зелень. Через несколько секунд раздался жуткий вопль, и разорванное напополам тело вылетело из зелени листвы. Оно уже не несло на себе пламени. Но и дыхания жизни более в нем не было.

- Боже! Они убьют их всех, да спасет пресвятой Хейронеус их души! – послышался голос неподалеку, приходящий ко мне в самых памятных снах. - Быстрее! Надо спешить, пока еще есть те, кому нужна наша помощь!

- Но, Люсиния! Они же бандиты! - воскликнул в удивлении я. - Они заточили тебя. И хотели убить. А ты стремишься спасти их? Зачем? Они же вернутся к злодеяниям, унося новые невинные жизни. Неужели ты окажешь услугу своему Богу тем, что спасешь несколько темных бандитских душ от встречи со смертью?

- Не время для споров, юноша! Следуй за мной, если хочешь помочь! - услышал я лишь в ответ. И увидел только спину Люсинии, которая стремительно удалялась в сторону основного скопища нежити. Еще не добегая до них, руки девушки взмыли вверх, готовясь обращению к Богу.

Она вышла на середину поля боя - достойное Его воплощение. Статная, несгибаемая ни пред каким врагом, с гордостью во взоре, достойным своего великого поводыря. Бандиты остановили сражение, уставившись на Люсинию, словно на ангела неожиданно спустившегося из самой Целестии. Маги немного опустили посохи, воины оперлись на оружие и, лишь молча открыв рот, приготовились внимать каждому слову паладина. Они не узнали свою пленницу. Столь преобразилась она в эти мгновения. Казалось, что и мертвяки тоже опешили. Урчание стихло, копошение тоже ослабло. Я подошел ближе к ней. На меня никто не обратил внимания. Хотя в руках у меня был бастард, способный за доли секунды разрубить взрослого человека надвое, а в глазах горело пламя готовности отдать жизнь за Люсинию, если кто посмеет что-либо предпринять. Хоть и разрушила она мой план своим внезапным появлением на поле боя.

- Смертные! - обратилась она к бандитам. И, казалось, ее голос разнесся по всему лагерю и даже был слышен далеко за его пределами. Такая сила и величественность наполняли его. - Именем Бога вечного Добра и Справедливости обращаюсь я к вам. Его силой спасу я вас от досрочного отправления за пределы этого мира. Внемлите же голосу своего разума и не мешайте мне... Поднятые злой магией! - воззвала она к мертвякам. - Я освобожу вас от вечного кошмара и боли. Заклинаю, не мешайте мне воплотить Его всесильную мощь в этих пределах. Да достигнет всех его слово!

С этими словами Люсиния начала свое обращение к Нему. Упав на колени, и закинув голову в небо, она начала взывать к его непобедимой мощи. Но злое чародейство смерти оказалось сильнее речи паладина, и все мертвяки вопреки обращению двинулись на ее хрупкую, но исполненную величия фигуру, пытаясь остановить призыв божественной силы в пределы лагеря. Бандиты, казалось, начали выходить из сна, не понимая, что с ними произошло, и где они находятся. Но большинство из них вняли речам девушки и не нападали на нее, а продолжили свои атаки на нежить, защищая паладина. То тяжелый болт поражал тело мертвяка неподалеку от нее. То сгусток огня или молния прожигали дыру в разлагающейся плоти.

Я тоже проявил все свое мастерство, защищая Люсинию. Когда к ее фигуре протягивалась темная гниющая рука, то тут же она падала на землю, отделенная от предплечья. Мертвяк лишь переводил пустые глазницы на обрубок, словно в них еще сверкал блеск глаз, и удивление сквозило в них. Но в следующую секунду и облезшая голова падала на землю рядом с рукой, отрубленная легким взмахом острого полуторного меча. Их умение битвы было не столь высоко, как мне показалось вначале. Медленные и неловкие, они обладали лишь большой силой и злостью, и для мастера клинка не представляли большой опасности. Но для новичка были серьезной угрозой, ибо опасны были выпады их холодных рук. Истонченные, но сильные пальцы могли впиться в оружие, выдернуть его из рук, быстро добираясь до живой плоти обезоруженной жертвы.

И вот Люсиния закончила взывать к бесконечно-могущественным силам своего ненаглядного Хейронеуса, встала с коленей, выпрямилась и указала обеими руками на толпы мертвяков. В воздухе чувствовались сильнейшие потоки то жара, то могильного холода, проносящиеся между ней и нападающими. Как будто не мертвяки и паладин схлестнулись в противостоянии, а сами боги Добра и Смерти встретились в поединке в лагере бандитов. Как и в тюрьме, от ее рук стало подниматься свечение вверх, небольшими искорками опадая на землю. И тут светящийся столб вырос из рук Люсинии, воспаряя к самому небу. Вспышка греющего душу света озарила ее фигуру, и вновь мощнейшая волна энергии стала распространяться в сторону мертвяков.

Не один я почувствовал это. Со стороны бандитов послышались торжествующие возгласы. Всем показалось, что после такого вся нежить окажется сокрушенной и раздавленной мощью "вечного Добра и Справедливости". Свет от вспышки слегка рассеялся, вновь уступая место темноте. Божественная волна прошла через всех мертвяков. Но как же велико было наше разочарование, когда мы узрели, что их количество уменьшилось очень незначительно. Лишь единицы упали на землю, извиваясь в жутких корчах, напоминающих, того, первого в тюрьме. И еще несколько удалялись на негнущихся ногах в направлении леса, прочь от лагеря. Остальные же продолжали свое шествие смерти. Казалось, что зло в них еще более возрадовалось. Мертвые глотки исторгли торжествующее урчание. Казалось, что теперь они готовы сожрать абсолютно все живое и неживое, попавшееся на пути.

Отчаяние охватило бандитов. Некоторые, побросав оружие и магические компоненты, понеслись прочь с поля битвы. Оставшиеся начали судорожно творить заклинания, беспрестанно сбиваясь и начиная заново произносить сложный поток слов. Воины судорожно заряжали арбалеты, стреляя наугад в темноту и паникуя с каждым промахом все сильнее. Один попытался отомстить за неудачу девушке, но пал, быстро найдя смерть от моего меча. Люсиния же начала терять чувства и заваливаться на землю. Обращение к Хейронеусу забрало у нее остаток сил...

Это сообщение отредактировал Сайрус - Nov 3 2004, 07:57 PM

[Sairilias]

…Девушка пошатнулась, мутный туман слабости наполнил ее взор, и тело начало медленно оседать на землю. Я успел вовремя заметить это и, отвлекшись от подступающих мертвяков, подставил свое плечо, остановив ее встречу с землей, и придержав ее одной рукой. C каждой секундой мертвяки приближались к нам со стороны ограды лагеря, отрезая путь для побега, беспрестанно издавая довольное утробное урчание, предвкушая скорую встречу с живыми. В противоположной от наступающих стороне в сердцах бандитов начала разгораться жажда к отмщению, возникшая от испытанного разочарования - представление Люсинии с взыванием к высшим силам не пошло на пользу их благодушию. Да и смерть одного из товарищей от моего клинка лишь усугубила их дурное к нам отношение. Стрелки начали торопливо заряжать арбалеты, маги вздевали руки перед собой, готовясь выпустить наиболее разрушительные заклятия. И мысленно я уже начал готовится к встрече с богом Люсинии или с каким-нибудь иным. В общем то, мне было уже все равно, усталость разливалась по всему телу, равнодушие и безразличие к смерти заползло в разум, лишая воли к сопротивлению. Лишь какая-то детская обида за провал моей затеи давила на сердце.

И тут я услышал слабеющий шепот паладина:
- Клерик…клерик смерти. Он удерживает путы некромантии. Нужно найти его. Только это поможет. Я …пытаюсь понять…где… - голос девушки ослабевал с каждым произнесенным словом и стал почти неслышимым к концу фразы. Последних слов я уже не разобрал. Но услышанного оказалось достаточно, и внезапно озарение пришло ко мне, и мысли стали течь с лихорадочной быстротой. Клерик! Служитель смерти, на плечи которого и была возложена большая часть моего плана. Он должен быть где-то неподалеку, чтобы удерживать в мертвых телах путы бездушной жизни. Это и пыталась сказать Люсиния. Она почувствовала или сопротивление или некромантовскую суть клерика, когда пыталась изгнать мертвяков. Либо Хейронеус своей божественной милостью подсказал ей что-то, наслав на нее свет озарения. Да. А он может помочь мне выпутаться из создавшегося положения. И может статься, это единственный возможный способ для нашего спасения. Иначе через несколько секунд наши тела окажутся пробиты насквозь тяжелыми болтами, а магический огонь заклинаний завершит расправу. И после, наши бездыханные останки станут пищей для подоспевших голодных созданий некромантовского мастерства.

Эх, Люсиния, радость моего сердца, как все же ты спутала мне карты! Я слыхал, что любовь слепа, но чтобы впутаться в такое! Для меня это было необычно. Я всегда считал, что обладаю достаточной хитростью и уж точно не попадусь меж двух огней, подпираемый с одной стороны безжалостной шагающей смертью, а с другой, своими же бывшими товарищами. Надо было наплевать на доводы сердца, и сразу после того, как ее нога ступила за порог тюрьмы, оглушить и оттащить безвольное тело за пределы лагеря, не давая возможности вступать в битву с мертвяками и следовать гласу премудрого и вечно правого Хейронеуса. А после уже придумывать оправдания и объяснения. Но знал я, что не поднимется у меня на нее рука, что выше моих сил причинить ей боль, пусть даже и на пользу делу. Но стал понимать я и то, что чрезмерно подчиняюсь ее воле, что не пристало лихому бандиту слушаться во всем женщины, пусть и прекрасной, пусть и из ордена паладинов, пусть и вещающей волю самого Бога.

Одновременно с этими размышлениями, у меня в голове вызрел и план нашего спасения. Я решил пойти на небольшое предательство по отношению к нанятым из гильдии воров. Жизнь Люсинии и моя собственная были дороже, чем слово, данное ворам, и ценность их жизней. Да и надеялся я, что удастся мне провести их своей затеей, и никто не узнает о моей сделке и предательстве. Придерживая одной рукой опирающуюся на меня девушку, я поднял другую вверх, требуя тишины. Следовало действовать очень быстро, ибо мертвяки не останавливались и уже тянули свои руки к нам. Да и бандитам не терпелось разрядить свои арбалеты в живые мишени. Поэтому я начал говорить быстро, пытаясь убеждать не столь словами, сколь интонацией и выражением речи.

- Друзья, помогите нам. Я понял причину неуспеха паладина и знаю способ ее устранения. Я ваш собрат, если вы не узнали меня, и хотел лишь помочь, воспользовавшись помощью нашей пленницы, - мои слова прозвучали убедительно. Некоторые арбалеты и посохи, направленные до этого в нашу сторону, начали опускаться к земле, бандиты замерли в раздумьях, пытаясь осознать, какая часть правды содержится в моих словах. А я начал быстро и уверенно двигаться под их защиту, сбегая с девушкой от надвигающихся сил нежити. Чуть приблизившись к группе защищающихся, я произнес, снижая силу голоса: - Один человек управляет всей этой ордой. И она, - кивком головы я указал на девушку, пытаясь изобразить равнодушие на лице, - найдет, где спрятано его укрытие. Мы можем еще спасти наш лагерь и выиграть эту нелегкую битву. Помогите только привести ее в чувство.

- Ладно. Мы поверим тебе на этот раз. Ты не давал особого повода для недоверия. Джейк был виноват сам, напав на тебя и пленницу, - принял решение старший в группе, слыхавший про мое яростное умение боя, никогда не подводившее бандитов в минуты сражения с врагом. А бандит, которого я убил, защищая девушку, был не особо ему дорог.
- Тащи ее сюда. У меня есть зелье, восстанавливающее силы.

Я подтащил девушку к группе людей. Старший выдвинулся из группы, доставая из-под одежды стеклянный пузырек. Остальные же перевели свое оружие на преследующих меня мертвяков, разряжая тяжелые арбалеты и выпуская магическую мощь в темнеющие в ночи неживые тела. Выхватив стремительным движением пузырек из рук бандита, я быстро влил его содержимое в рот девушке, и, не дожидаясь ее прихода в чувство, предложил:

- Давайте отступим с этой позиции под защиту хижин. Там будет легче держать оборону, пока мы разыскиваем направившего на нас мертвую толпу, - и не дожидаясь остальных, начал отступление, по-прежнему волоча бесчувственную девушку на плече.

- Твои слова мудры, юноша, - согласился старший. - Там они не смогут окружить нас. А в хижины они прятаться не станут. Отступаем! - приказал он, махнув рукой в сторону домов.

Бандиты не заставили себя долго ждать. Только по флангам возникла некоторая заминка. Там силы бандитов были наиболее малочисленны и слабы, и с огромным трудом удерживали прорыв нежити в глубь лагеря. Но, быстро смекнув полезность отступления, рассеявшись по всей линии флангов, бандиты отступили к домикам, заняв в них оборонительную позицию, высунув тяжелые арбалеты из окон. Маги же приготовились держать позицию с улицы. Ибо огненный шар, призванный в доме может быть опасен. Я оттащил Люсинию под прикрытие магов, сгрудившихся в проеме между домами, и принялся ожидать ее прихода в сознание, держа на всякий случай свой меч в обеих руках, в любой момент готовый сталью прикрыть людей от опасности.

И вот к Люсинии, наконец, вернулись чувства. Медленно открыла она прекрасные большие глаза, окидывая окружающих удивленным взглядом, словно разбуженный ребенок в колыбели, оглядывающий родителей. Сонно потянулась, как будто проснулась в тиши заботливого ордена, а не среди поля боя. Но орденские тренировки не прошли даром, и ее взгляд очень быстро приобрел осмысленность, вспоминая произошедшее.

- Пресвятой Хейронеус! А я думала, что это был лишь сон, - воскликнула удивленно она. И я смог разобрать детскую обиду, прозвучавшую в ее голосе. Вновь бой, кровь и смерть предстанут вскоре перед ее глазами, и снова придется рукам нести врагам погибель и разрушение. Ее исполненное добротой сердце не переносило всего этого. Лишь бесконечная любовь к Богу толкала ее в кровавый кошмар смертельных схваток. Но, быстро собрав всю волю, как и подобает воспитаннику паладинского ордена, она серьезно молвила: - Что произошло? Где нахожусь я? И что с бредущими мертвыми? Я не остановила их?

- Доблестная паладин, большая часть мертвяков продолжает свой парад смерти. Силы Хейронеуса не смогли совладать с темной магией, направляющей и удерживающей их ряды. Нужно искать некроманта, замешанного в нападении, - сказал я громко, чтобы все могли услышать и увериться в искренности моих речей там, на поляне. Наклонившись же к ее лицу, я тихо прошептал: - Ты что-то говорила о клерике, перед тем чувства оставили тебя. Ты говорила, что ищешь его. Может теперь твой Бог помочь в его поисках?

- Я упокою их, чего бы это ни стоило! И уверена, что смогу найти человека, управляющего этой армией смерти, - отвечала паладин всем. И ее голос перешел на шепот, слышимый только мне: - И буду рада принять помощь, от тебя, юноша. Ибо мое состояние оставляет желать много лучшего, и справиться одной мне будет очень сложно.

- Как скажешь, - только и смог ответить я, упиваясь внезапно нахлынувшей радостной надеждой. Люсиния просила моей помощи, не полагаясь теперь лишь на помощь своего Бога!…

Это сообщение отредактировал Sairilias - Dec 14 2004, 06:50 AM

[Sairilias]

…Прикрыв глаза, девушка чуть приподняла вверх голову, шепча какие-то слова на неведомом мне языке. Как и после спасения от заточения, от нее вновь прошла невидимая глазу, но ощущаемая телом волна тепла. Все находящиеся рядом маги кинули на нее полные удивления взгляды. Не ожидали они, что пленница обладает такими способностями. Да, вера в Бога наделяла своих служителей особым искусством чародейства. Но все силы божьих слуг были не собственные, а заемные. Лишь на время получали они ее. И лишь на благо своего хозяина могли использовать. И любая провинность перед хозяином могла лишить этого заемного могущества. Не считал я силы клериков и паладинов за их собственное могущество. Слишком зависели они от воли своих хозяев, чьи пути и желания были чрезмерно странны и непонятны для простых смертных.

- Я не могу отсюда почувствовать его темную сущность. Мне нужно прорваться ближе к ограде, из-за которой приходят мертвые, - молвила девушка, слегка разочарованно. И хоть и потерпела она неудачу, это доставило мне лишь радостное возбуждение. Могущественные силы Хейронеуса вновь подвели ее, может, еще на каплю ослабив веру в Него.

- Идем, я проведу тебя ближе к ограде. Мертвые нерасторопны, и я отвлеку их, пока ты взываешь к своему Богу, - предложил я и обратился уже к бандитам. - Ведомы ли магам заклинания, ускоряющие человеческие движения?

Мертвяки медленно наступали на защищающихся людей. В воздухе со свистом проносились тяжелые болты, сваливая с ног движущиеся без страха и лишенные всяческих чувств фигуры нежити. Призванными силами стихий адепты чародейства вновь сжигали и взрывали поеденные гнилью тела. Но с каждым поваленным на землю врагом все меньше и меньше сил оставалось у защитников. И все реже и реже вылетал очередной болт, пробивая мертвую плоть, и все тише и неуверенней звучали певучие речи призывов магов. А тела мертвецов, сраженные заклинанием или болтом, зачастую поднимались и шагали дальше, проявляя невиданную стойкость своего подобия жизни. Вся надежда была на нас.

Маги ускорили наши с Люсинией движения. Казалось, что мир стал крутиться медленнее вокруг своей невидимой оси, время приостановилось, все окружающие шевелились, будто в кошмарном сне, или будто находились не в свободе теплого ночного воздуха, а в липкой жиже, сковывающей движения. Но разумом мы знали, что это лишь иллюзия. Что это мы движемся быстрее, что наш рассудок теперь быстрее реагирует на все вокруг, но придет после этого и расплата. Цена такого ускоренного существования велика. Не способно слабое тело человека долгое время переносить скорость, подобную богам.

Мы с Люсинией бесшумно скользили вдоль ограды, укрываясь в тени зарослей, двигаясь в направлении, из которого, утробно урча, появлялись все новые отряды нежити. Где-то там, в тиши леса скрывался клерик, повелевающий силами смерти. Где-то там, его воля удерживала темную силу, ведущую марш мертвецов. И вот мы подле одной бреши. И новая группа мертвецов проникает чрез нее. Дождавшись, пока последнее искореженное долгим пребыванием под землею тело окажется на территории лагеря, мы двинулись к ней, и выскользнули за пределы лагеря под своды древнего могучего леса.

Как я хотел сейчас подхватить на руки Люсинию и умчаться с ней далеко отсюда, чтобы забыть про этот лагерь, и про мертвецов, и про гильдию, которой мне предстояло выплатить еще половину суммы. Но знал я, что девушка не простит мне этого никогда, что для нее воля, продиктованная верой, важнее всего остального. Поэтому продолжал придерживаться первоначального замысла поиска клерика смерти, моля все высшие силы, что не узнает он в темноте ночи мой облик. И легко и быстро сможем мы отправить его злую душу к праотцам.

Девушка остановилась почти сразу за оградой.
- Прикрой меня! - почти приказала она, в ее голосе промелькнули нотки величественности и властности, и вновь руки девушки поднялись к небу, взывая к божественным силам. Но я не стал спорить. Не подходящий был момент и место для споров о приличествующем поведении. Нежить не заставила себя долго ждать. Из темноты леса протянулась холодная тонкая рука, пытаясь достать до горла Люсинии. Но тут же стремительный, яростный и чуть скошенный удар мечом сверху вниз разрубил тело нападающего и отделил от него протянутую руку. Пальцы на руке еще некоторые время загребали воздух, но, словно поняв тщетность попыток, дотянуться до живой плоти, вскоре затихли.

И вновь волна тепла разошлась от тела девушки, но теперь от кончиков ее пальцев протянулся светящийся луч, убегая вглубь леса, и почти сразу исчез.
- Нам туда! - тихо проговорила Люсиния, указывая по направлению луча. И не дожидаясь моего ответа начала красться вглубь леса, пытаясь не совершать лишнего шума. Я молча последовал за ней, внимательно глядя по сторонам, и охраняя ее от новых покушений мертвых рук…

[Sairilias]

…Кто никогда не был в ночном лесу, тому не понять всего множества тайн и загадок, скрывающихся под его сводами. Не ощутить легкой дрожи в ногах, при путешествии по его причудливым вечно изменяющимся тропам. Нет ничего более постоянного и изменчивее его. Проведя невдалеке от загадочных зеленых сводов все свое детство, я так и не смог ощутить всей поддерживающей его гармонии, и понять скрепляющих сил. Так и не смог я решить его главной загадки: что же содержит его в таком вечном порядке и беспорядке одновременно. Необходимость каждого листика, каждой травинки, каждого жука была и очевидна и до боли в душе непонятна. Путешествуя же ночью, под покровом идеально сочетающихся с темнотой его сводов, общая картина становилась столь целостной, что, казалось, ничто не может нарушить ее.

Но теперь под эти мощные своды вторглась нежить. Столь далекая по своей сути от наполненной жизнью природы и ее воплощения в этих вечных зеленых пределах. Мгновенно разрушала она гармонию и завершенность царящую здесь. Продираясь сквозь опавшие сухие ветки, зеленые заросли, ломая еще молодые деревца, поднятые силами смерти мертвяки вносили ужасный дисбаланс в целостность сил леса. Хотя вечно живущая природа терпела и их. Кого угодно могла укрыть она под своими сводами. Даже их. Но чувствовалось огромное напряжение во всем живом содержании леса с их вторжением. Не шуршали мелкие лесные зверьки. Не слышно было и столь обычное звучание голосов разных птиц и громких рыков крупных животных. Казалось, что только растения терпят столь ненавистное для жизни присутствие. Но и на них лежал жуткий отпечаток присутствия дыхания самой смерти. Хоть и невидимая для человеческих глаз, но ранее ощущающаяся сердцем гармония покинула это место. Даже, несмотря на то, что вековые деревья по-прежнему затмевали своими кронами небо, и листья еще несли зелень жизни. Чувствовалось некая ненатуральность всего этого, что теперь это место несет в себе лишь дыхание прошлых дней. Что жизнь оставила это место, до тех пор, пока нежить гуляет под покровом природы.

Мы молча продирались сквозь оставленные жизнью заросли. Пару раз встречались и порождения магии смерти, но тут же падали на землю, молниеносно разрубленные острой сталью моего меча. Наши движения до сих пор были быстры. Заклинание, наложенное в лагере, еще действовало на наши мышцы, позволяя им двигаться со скоростью обычно недоступной для смертных. Тем комичнее казались нам замедленные движения нежити, будто плохо сделанные механические куклы становились у нас на пути. Голова Люсинии была чуть приопущена в задумчивости. Я отдал бы много за то, чтобы узнать о мыслях текущих сейчас в ее прекрасной головке. Но магическое искусство повелевания разумом других людей не было мне доступно. Оставалось уповать лишь на рассудок, доводы души и чувствительность сердца. Смогу ли я отвоевать у ордена и Бога хотя бы маленький кусочек ее сердца, это могло показать лишь время.

Плотные заросли неожиданно расступились, освобождая для нашего взора небольшую полянку, надежно укрытую в их густоте. Но свет звезд позволял разглядеть, что из всех окружающих ее зарослей жизнь была полностью выпита. Ибо уже не зелень жизни окружала ее, а умирающая и засыхающая желтизна. Казалось, что осень пришла в это место раньше, чем в прочие части леса. А сама поляна была полностью мертва. Вместо приятного для глаз зеленого травянистого ковра лишь тонкий черный слой тлена покрывал ее. Никогда не видал я настолько безжизненной пустоши. Ни единой частицы жизни не было здесь. Лишь чернота смерти и три темные фигуры в центре поляны совершали какой-то ритуал.

Двое представших перед моим взором были одеты в кожаные куртки и штаны. Землистый оттенок лица, различимый в тусклом свете, выдавал в них представителей нежити. Третья же фигура напоминала своим видом служителя неких магических сил. Темная мантия закрывала все тело и его изгибы, оставляя открытым только лицо. Но издалека в темноте ночи его цвет казался обычным. Посох в его руках, оканчивающийся резным набалдашником, был сделан из самого обычного дерева. Человек стоял в центре странной рунической фигуры, вычерченной на земле, перед странной емкостью, заполненной мутной темной жидкостью. Периодически он совершал какие-то пассы перед собой, шепча неслышимые с расстояния слова, и поглядывал на поверхность жидкости. Двое других спокойно стояли по сторонам, лишь изредка поворачивая голову в разных направлениях, словно выискивая взором своих впалых безжизненных глаз возмутителей спокойствия. По всей видимости, третья фигура и была целью, к которой мы стремились. Прочие двое были его слугами или охраной.

И тут к своему ужасу я увидел, как Люсиния, нисколько не скрываясь, смело вышла на поляну, уверенным шагом направляясь к фигуре с посохом. Окрикивать ее было слишком поздно. Я мог лишь последовать за ней, чтобы в случае опасности прикрыть ее своим телом или сталью. Силы магии смерти были неизведанны мной и непонятны. И если это действительно был клерик Нерула, то огромнейшую опасность представлял он для паладина. Девушка была слаба, хотя и вооружилась перед уходом из лагеря длинным мечом. Но силы еще не полностью вернулись к ней. Да и пользоваться сталью она будто не собиралась. Меч висел сбоку, лишь мешая ее движениям, как ненужная железная игрушка. Даже и не думая обнажать его, Люсиния уверенно подошла к человеку походкой герцогини на светском приеме. Тот отвел посох от емкости, распрямился в полный рост и уставился в нашу сторону.

И тут я узнал клерика. Как преобразился он на этой поляне! Там, в гильдии это был обычный незаметный человек, среднего роста, в простой одежде, больше напоминающий провинциального фермера, нежели служителя смерти. Сейчас же, казалось, что тень его темного хозяина стояла за спиной человека. Черты лица, показавшиеся мне до этого самыми обыкновенными, сейчас приобрели резкую выраженность и угловатость, как будто были выточены из камня. Глаза были темны, глубоки и казались продолжением ночи. Но они не были пустыми! Казалось, что сама смерть поселилась в них. Лишь горе могла принести она всем покусившимся на их обладателя.

Две фигуры по бокам от клерика начали еле уловимое, но быстрое движение и незаметными перетекающими шагами в несколько секунд оказались подле Люсинии. Один из них оскалился, и я увидел длинные клыки, торчащие изо рта. Это были вампиры. Похоже, что они исполняли роль охранников клерика. Я знал про их силы. Они были довольно опасными противниками, неуязвимыми для обычного оружия. Лишь солнечные лучи и серебряное оружие могли причинять им повреждения. Укушенный вампиром человек мог через некоторое время обратиться в подобного вечноживущего служителя зла. Подпитываясь теплой кровью смертных, они восстанавливали свою силу, и благодаря ей существовали вечно. И один из них, похоже, уже наметил белоснежную шею Люсинии, как цель, для пополнения своих сил. Она даже не смотрела в его сторону, пристально вглядываясь в глаза клерика. Он тоже отвечал ей взаимностью. Казалось, что паладин и некромант хотят изничтожить друг друга взглядом.

Я резко сорвался с места. Мой меч сделал петлю в воздухе, огибая Люсинию и ударяя острием в грудь вампира. Сталь глубоко вошла в тело порождения зла. Вампир издал приглушенный рев. Но через мгновение, не обращая внимания на рану, быстро сделал широкий шаг по направлению ко мне, погружая лезвие меча еще глубже себе в грудь, и оттолкнул меня от себя обеими руками. Сила его толчка была ошеломляющей. Выпустив из рук меч, и не удержавшись на ногах, я отлетел назад на несколько футов, и упал на спину, оставляя свой верный клинок торчащим в груди вампира. Вампир же, не обращая на него внимания, сразу перевел свой взор на паладина, бесшумно и незаметно, словно тень, приближаясь к ней.

Люсиния резко отвернулась от клерика. Ее меч с невероятной быстротой оказался в руке. Она повернулась к вампиру, занося одной рукой меч для удара, вскидывая вторую в необычном жесте вверх. Вспоминая свою неудачную попытку атаки, переживая за судьбу Люсинии, и пытаясь предупредить об опасности, я громко крикнул:
- Берегись! Обычная сталь не берет их! - но девушка даже не слышала меня. Ее губы что-то беззвучно прошептали, и несущийся к вампиру меч загорелся желтым светом, рассеивая окружающую темень. И тут я кинул взгляд на лицо вампира. Его прежняя хищная маска сменилась гримасой ужаса, при виде рассекающего воздух светящегося клинка. Он попытался прикрыться от него рукой, выставляя ее на пути у лезвия. Но было поздно. Сталь прошла через все тело вампира, не испытав никакого сопротивления. Как будто находилась не в руках хрупкой девушки, а могучего воина. Маска ужаса на сером лице уступила место выражению жуткой боли. Хотя, какую боль может испытывать нежить? Тут же ноги вампира подвернулись, и рассеченное надвое тело без признаков жизни упало на землю. Лишь какое-то легкое облачко тумана вылетело из-под него и направилось вглубь леса.

Радость от победы не ослабила бдительность девушки. Уже второе порождение нежити неслось на нее, поднимая кулак для удара, чтобы свалить паладина и впиться в ее беспомощное тело острыми клыками. Но вновь губы Люсинии прошептали слова, благословляя сталь на следующий удар силой Добра. И меч, развернувшись в руках девушки, встретил своим острием бегущего вампира. Как и при моей атаке, лезвие глубоко вошло в грудь. Но в отличие от моего удара, вампир остановился. И опять я узрел маску ужаса, возникшую на неживом сером лице. Тело нежити бессильно опустилось на землю. И вновь облако тумана уплыло вглубь леса. Девушка же, не медля не секунды, заняла боевую стойку, готовясь встретить своим мечом и клерика, если тот вздумает совершить неожиданное нападение.

- Приветствую тебя, многосильный некромант Айрин! Как поживает твой учитель? Мой Бог и я скучаем по нему и жаждем встречи. И тебе придется поделиться этим знанием, ибо ты не сможешь вернуться на место своего захоронения, как это сделали они, - произнесла с легкой иронией девушка, указывая взглядом на тела вампиров. И в ее голосе вновь послышались громовые раскаты.
- Говори, служитель смерти! Тогда я быстро отправлю тебя в чертоги Нерула. Иначе твоя черная душонка будет отправлена на вечные муки через костры пресвятой инквизиции, куда я не премину тебя доставить, в случае отказа отвечать! …